Я, Брадаускене Кристина, будучи в здравом рассудке, хочу Вам – людям доброй воли заявить.
Хочу вырвать сердце, которое уже устало болеть, хочу лишиться разума, чтобы все забыть. А это «все» – события кровавого террора.
Для меня все началось уже в пятницу, т.е. 11 января 1991 года. Именно тогда, около 12.00 час. (расхождения во времени допускаю 15 минут), находясь в районе Дома печати я увидела следующее.
У центрального входа было много людей, на газонах стояли БТР’ы, на них верхом восседали «освободители», «защитники Отечества». На карнизе центрального входа находились какие-то ребята, они то и дело пригибались и прятались от пуль. В них стреляли десантники прямо с БТР’ов, стреляли не холостыми патронами, а самыми что ни на есть настоящими – боевыми (об этом можно судить по выбоинам от пуль на фасаде здания). Часть десантников находились уже внутри здания, люди, находящиеся у входа скандировали: «Литва! Литва!», «Свободу Литве!» Женщины, находящиеся рядом, плакали навзрыд. Все это я уже видела и прекрасно знала, чего можно ожидать от «оголтелых защитников демократии».
И вдруг люди расступились, через двери на улицу вытолкнули парня (совсем молоденький). Я сразу не поняла, отчего у него лицо было необычного красного цвета, пока не увидeла отвисший кусок мяса и зияющую рану в щеке. Потом – «скорая», «мигалка», «сирена»… Это был кошмар… По крайней мере мне так казалось до определенного времени. Все это случилось в пятницу, т.е. 11 января 1991 г. Таковой была увертюра дальнейших событий.
Трудно писать об этом без отступлений, да и бумага неспособна отобразить полноту тех переживаний и горя, и даже злобы. Об этом надо кричать!..
И вот люди, узнав о происшедшем, начали собираться у сердца Литвы – у здания Парламента. Все хорошо понимали, что творится беззаконие, насилие, даже, если хотите, террор. Все понимали – нависла угроза истиной демократии, испытать которую нам уже удалось. По городу носились колоны танков и БТР’ов, явно нагнеталась неспокойная обстановка. Люди были везде: и у Дома печати (хотя там уже «хозяйничали» десантники), и у Комитета телевидения и радиовещания, и у Телевизионной башни. Люди берегли сердце, глаза и голос Республики.
Дальше я опишу события, свидетелем которых я была.
Кровавое воскресенье… С субботы на воскресенье (с 12 на 13 января 1991 года) в 24.00 час. мы с подругой, чтобы поддержать дежуривших у телебашни людей, приготовили горячую пищу, заварили в термосы чай, кофе и отправились туда. Я увидела море людей, как внизу у административных зданий, так и у самой телебашни. Какое-то тяжелое предчувствие одолевало меня. Я знала, что завтра, т.е. 13 января около 12.00 час. ждали представителей из Москвы. До этого времени было ровно 12 часов. Это и много, и мало.
Мы прошли к самой башне, начали угощать подходивших к нам людей. Слова благодарности согревали душу. Подошла женщина, принесла в нашу «мини-столовую» деревенский хлеб, сало. Молодежь совсем рядом устроила танцы, вокруг государственные флаги Литвы. Ничто не предвещало трагедии.
Кто-то сейчас смеет говорить о «вооруженных до зубов молодчиках». Ложь, постыдная ложь! Мы с подругой обошли два круга вокруг телебашни, просили нож, чтобы разрезать хлеб, и ни у кого ножа не оказалось. Хлеб просто ломали, от чего он был еще вкуснее.
Примерно в час ночи из телебашни вышел молодой парень и через мегафон сообщил, что в нашу сторону движется колона танков и БТР’ов. Мы взялись за руки и пять-шесть людских рядов обняли башню. Потом послышался отдаленный гул – шла тяжелая техника. И вдруг раздались оглушительные взрывы. Сначала – ослепительная вспышка, потом – оглушающий взрыв. Сколько это повторялось трудно сказать, да и кто мог считать количество выстрелов, произведенных танками. Люди друг друга успокаивали: «Стреляют холостыми. Пугают». Что-то уже творилось внизу. Колона БТР’ов и танков поднялась к самой башне, окружила ее. До последнего момента, видя перед собой боевые машины, выскакивающих из них десантников, я не думала, что может произойти что-то страшное. Единственное наше оружие, которое мы могли противо поставить вооруженным убийцам, это были слова: «Позор! Свободу Литве!»
Один танк остановился напротив меня и опустив дуло горизонтально земле, выстрелил, посыпались стекла. Меня удивляло, почему разбиваются стекла телебашни, ведь по ним же никто не стреляет. Десантники, соскочив с машин, бросая в людей дымовые шашки и взрыв-пакеты, начали пробиваться к самой башне. Я стояла у центрального входа. После первого удара люди расступились, некоторые пригибаясь начали пробираться между БТР’ами дальше от башни. Силы были не равны, на нас шли вооруженные убийцы, которые дали ход своему оружию. Я оказалась почти одна и, повернувшись к телебашне, смотрела, что происходит там – внутри, не осознавая всей опасности моего положения.
Десантники через рассыпавшиеся от залпов окна прорвались левее от меня. По телевидению утверждали, что «стреляли изнутри». Да, стреляли изнутри, я согласна. Вопрос в том, кто стрелял? Теперь я понимаю, что дымовые шашки были использованы для того, чтобы скрыть истиную картину всего происходящего. Но все это творилось почти на улице и дым быстро рассеивался. Внутри началась настоящая бойня. Десантники стреляли по ребятам из Департамента охраны края, находящимся внутри, били их прикладами. Стреляли в людей, находящихся на улице. Пытаясь скрыться от озверевших палачей, разбив остатки стекла, на меня выскочил один из ребят, охранявшых башню внутри. Вслед за ним выскочил солдат. Не знаю сколько бы я стояла среди этого ада. Выскочивший солдат, автоматом плашмя толкнул меня и что-то рявкнул. И только тогда я между БТР’ами пошла через поле.
Страшно не было. Потому, что то, что я видела глазами, не осозновала разумом. Испугалась я только внизу, когда увидела рыдающих людей, зовущих кого-то по имени, когда увидела как несут окровавленные тела раненных и убитых, когда поняла, что эта смерть была совсем рядом со мной и только случайность спасла меня от нее…
Сейчас они смеются, что к жертвам причислили человека, у которого разорвалось сердце не вынеся всего этого кошмара. Да, к ним еще надо причислить матерей и жен, которые от горя могут лишиться рассудка. К ним еще надо причислить детей, души которых они залили кровью отцов.
У меня с той ночи осталось три ломтика хлеба, того хлеба, которым мы угощали людей у телебашни, того хлеба, который кто-то не доел. Вот уже неделя прошла, а он так и не почерствел. То ли от пролитой крови, толи от слез.
После всего перенесенного мной, я вправе требовать суда над убийцами. И когда придет тот день, а я верю, что он придет, и все они предстанут перед судом человечества, я как свидетель готова дать показания.
1991 m. sausio 21 d.
LVNA
Fondo Nr. 9
Apyrašo Nr. 1
Bylos Nr. 3
Lapų Nr. 40–43